god doesn’t love me i have a lot to get off my chest no need for a confession just give me the ashtray inhale. exhale you try to run away run away from the world but then you run away run away from yourself and you don’t know the way home i believe in myself i believe in the moments i can see with my eyes i believe in this drink but they call me a non-believer a greater vice than selling me drugs is selling me the wrong answer that answer is my fear reeling in ignorance and unhappiness it’s a business that sells me meat for several times more than it’s valued i eat it for nothing oh god he doesn’t love me i know he doesn’t love me well, neither do i neither do i we are others we are the others

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

и точно чувствую: не я пришёл к выходу, а выход придвинулся ко мне — я же и шага не совершил, теперь сижу весь взволнованный, катастрофически не понимая, что происходит, почему так получилось, что случилось и как это случилось, в какой момент я всё сделал, в какой момент всё стало другим, в какой момент вообще всё наладилось, когда всё успело так изменится. организм с таким не справляется, не в состоянии пережить все предполагаемые эмоции и отключается; я в забытьи, absolutely numb, not sure if comfortably. хочу чувств, без которых, как оказалось, не могу вести существование нормально, но их нет — симулирую их кепопом, не сказать, что плохо получается, весьма удачно (по крайней мере можно забыть, кто ты и что ты, а это всё, что мне нужно сейчас).

тревожные мысли по поводу того, как я не успеваю сделать задуманное из-за обстоятельств снаружи. неловкое неприятное ощущение того, что не всё под твоим контролем, обволакивает все мои внутренности своим мерзким холодком. за ним подкрадывается старое сомнение в том, существую ли я, в особенности могу ли я существовать тогда, когда мне настолько наплевать на абсолютно всё вокруг, когда я ничему не придаю значения, когда ничего не вызывает радости. разве что досада и тоска, вот мои верные спутники, ведь я так и не смог выучить момент, так и не смог перевести всё полностью, так и не смог, так и не смог.

я смог открыть в себе страшную вещь, если верить которой, меня ждёт буря, но это буря неприятных чувств, которых вызовет страсть, что само по себе, знаете ли, не очень приятно, и между тем чак говорит, что любые чувства — класс, и кем же буду я, если не соглашусь с этим.

и как-то на боку, мне бы очень хотелось поверить кому-то с первого вздоха, знаете, кошмарно так влюбиться, забыть про всё, бесконечно находиться под кайфом, нести в себе вдохновение и жить, мне бы, знаете, очень хотелось бы захотеть.

хотелось бы иметь что-то сказать, окромя молчания.

«Рахманинов был создан из стали и золота:
Сталь в его руках, золото — в сердце.
Не могу без слёз думать о нём.
Я не только преклонялся перед великим артистом,
Но любил в нём человека.»

— И. Гофман, Лос-Анджелес, 16 мая 1945 г.


письмо рахманинова м. с. шагинян

8 мая 1912 г. [им. Ивановка, Тамбовской губ.] «Кроме своих детей, музыки и цветов, я люблю ещё Вас, милая Re, и Ваши письма. Вас я люблю за то, что Вы умная, интересная и не крайняя (одно из необходимых условий, чтоб мне «понравиться»); а Ваши письма за то, что в них, везде и всюду, я нахожу к себе веру, надежду и любовь: тот бальзам, которым лечу свои раны. Хотя и с некоторой пока робостью и неуверенностью, — но Вы меня удивительно метко описываете и хорошо знаете. Откуда? Не устаю поражаться. Отныне, говоря о себе, могу смело ссылаться на Вас и делать выноски из Ваших писем: авторитетность Ваша тут вне сомнений... Говорю серьёзно! Одно только не хорошо! Не уверенная вполне, что рисуемый Вами заглазно портрет как две капли сходен с оригиналом, Вы ищете во мне то чего нет, и хотите меня видеть таким, каким я, думается, никогда не буду. Моя «преступная душевная смиренность» (письмо Re), к сожалению, налицо, — и моя «погибель в обывательщине» (там же) мерещится мне, так же как и Вам, в недалёком будущем. Всё это правда! И правда эта оттого, что я в себя не верю. Научите меня в себя верить, милая Re! Хоть наполовину так, как Вы в меня верите. Если я когда-нибудь в себя верил, то давно, — очень давно — в молодости! (Тогда, кстати, и «лохматый» был: тип, несомненно, более предпочитаемый Вами, чем... Немирович-Данченко, что ли, которого ни Вы, ни я не любим и пристрастие к которому Вы мне ошибочно приписываете.) Недаром за все эти двадцать лет моим, почти единственным, доктором были: гипнотизёр Даль, да две моих двоюродных сестры (на одной из которых десять лет назад женился и которых также очень люблю и прошу пристегнуть к списку). Все эти лица или, лучше сказать, доктора учили меня только одному: мужаться и верить. Временами это мне и удавалось. Но болезнь сидит во мне прочно, а с годами и развивается, пожалуй, всё глубже. Немудрено, если через некоторое время решусь совсем бросить сочинять и сделаюсь либо присяжным пианистом, либо дирижёром, или сельским хозяином, а то, может, ещё автомобилистом... Вчера мне пришло в голову, что то, что Вы желали бы во мне видеть, имеется у Вас сполна под рукой, налицо, в другом субъекте — Метнере. Описывая его так же метко, как меня, Вы желаете мне привить всё ему присущее. Недаром в каждом письме половина места уделена ему и недаром Вы бы меня желали видеть именно в его, в их обществе, в этом «святом месте, где спорят, отстаивают, исповедуют и отвергают» (письмо Re). Не там ли увижу я и «теперешнюю молодёжь, легко владеющую стихом, и, увы, безмерно далёкую от истинной поэзии» (письмо Re). Это «лохматые», наверно! Хорошо ещё, что центральная фигура, объект, выбрана на этот раз удачно. Действительно, сам Метнер не тот «лохматый», каким бы Вы желали меня, в крайности, видеть. И никакого предубеждения у меня против него нет. Наоборот! Я его очень люблю, очень уважаю и, говоря чистосердечно (как, впрочем, и всегда с Вами), считаю его самым талантливым из всех современных композиторов. Один из тех редких людей, — как музыкант и человек, — которые выигрывают тем более, чем ближе к ним подходишь. Удел немногих! И да благо ему будет. Но то Метнер: молодой, здоровый, бодрый, сильный, с оружием — лирой в руках. А я душевнобольной, милая Re, и считаю себя безоружным, да уж и достаточно старым. Если у меня что есть хорошего, то уже вряд ли впереди... Что же касается общества Метнера, то бог с ним. Я их всех боюсь («преступная робость и трусость»! письмо Re), и предпочту этой «гуще подлинного искусства» (там же) Ваши письма... И зачем я Вам всё это пишу, милая Re? «Наедине с своей душой» я недоволен содержанием этого письма. В заключение несколько слов другого порядка. Всегда внимательный к Вашим словам и просьбам, пишу это письмо «сонным, весенним вечером». Вероятно, этот «сонный вечер» причиной тому, что я написал такое непозволительное письмо, которое прошу Вас скорее забыть... Окна закрыты. Холодно, милая Re! Но зато лампа, согласно Вашей программе, стоит на столе и горит. Из-за холодов те жуки, которых Вы любите, но которых я терпеть не могу и боюсь, — ещё, слава богу, не народились. На окна у меня надеты большие деревянные ставни, запираемые железными болтами. По вечерам, и ночью — мне так покойнее. У меня и тут всё та же преступная, конечно, «робость и трусость». Всего боюсь: мышей, крыс, жуков, быков, разбойников, боюсь, когда сильный ветер дует и воет в трубах, когда дождевые капли ударяют по окнам; боюсь темноты и т. д. Не люблю старые чердаки и готов даже допустить, что домовые водятся (Вы и этим всем интересуетесь!), иначе трудно понять, чего же я боюсь даже днём, когда остаюсь один в доме... «Ивановка» старинное имение, принадлежащее моей жене. Я считаю его своим, родным — так как живу здесь 23 года. Именно здесь давно, когда я был ещё совсем молод, мне хорошо работалось... Впрочем, это «старая погудка». Что же Вам ещё сказать? Лучше ничего. Покойной ночи, милая Re! Будьте здоровы и постарайтесь вылечить также меня... Я Вам теперь нескоро, вероятно, напишу.»

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

i am, i am, i am

пью успокоительные, решаю математику лучше русского, судорожно моргаю как можно больше, прохожу круги ада со справками, слушаю электронику (и наконец весна: зацветает моя жизнь, и я хочу свежести, свежести), иду домой с широченной улыбкой и плачу по ночам. пожалуй, нет ничего того, что лучше бы описало моё состояние, ведь я счастлив и одновременно я в глубокой обиде на самого себя из-за своей глупости, импульсивности, молодости, слабости. не знаю, что я ненавижу больше слабости — даже глупость не так отвратительна. я абсолютно безумен, когда дело касается этой темы: заставляю себя отжиматься, бегать, чтобы быть выносливым (для чего?), принимаю всё, что возможно, чтобы иметь опыт, готов впустить себя в любую авантюру, чтобы потом (когда наступит это потом и что оно означает на самом деле?) уметь справляться, господи, как я ненавижу слабость, ненавижу каждое её маленькое проявление и больше всего ненавижу плакать по ночам. ненавижу слабость потому, что я позволяю ей владеть мною (из-за слабости) и путать меня, включать эгоцентричность, выключать мозг, особенно когда дело касается чувств, она выключает способность мыслить рационально, выключает меня, главным образом. слабость и какой-то внутренний страх, которые заставляют меня так часто говорить то, что я не думаю — а это страшная черта! — быть не тем, кто я внутри. я паталогически ненавижу быть слабым и готов на что угодно, лишь бы это в себе искоренить.

а тем временем я снова начал петь. я каждый день плачу от чего-то невыносимо прекрасного. горю от любви такой разной и бесконечной, а моя жизнь как будто бы завершает очередной этап и спокойно показывает мне итоги: я наконец разобрался в своём отношении к одноклассникам (я не мог разобраться в этом 11 лет. это событие), я понял, чем я хочу заниматься в своей жизни, что бесконечно важно, я нашёл многие ориентиры, к тому же, я наконец нашёл людей, с которыми могу делиться чем-то интересным, что будет интересно и им (делиться вообще для меня самая важная часть чего угодно. всегда, когда мне выдавали вместе с грамотами всякия шоколадки, я их даже не ел, а раздавал всем, и это приносило мне радость; так же и с информацией, музыкой — да чем угодно! — я получаю истинное удовлетворение от всего этого, поделившись, разделив впечатления. поэтому я не могу быть один, ведь я чувствую, что я будто бы существую только наполовину), я физически ощущаю, как стремительно приближаюсь к финишной прямой, и с каждым днём я всё больше готов, я готов, я готов. да, во мне много злости, но это злость обыкновенного бедного провинциала, это злость рембо, и она будет со мной всегда, мне же остаётся её только обнять и делать себя сильнее, потому что сила мне точно понадобится.

и всё же, я немного обеспокоен, что я настолько стабилен в сильных чувствах, их ничто не убивает, да и они не думают умирать — они растут, и это если не пугает меня, то уж точно немного беспокоит. конечно, я понимаю все эти заморочки моей вселенной, ведь она смеётся надо мной! самым ужасным способом — она просто исполняет мои желания, будто бы говоря мне: «на, кретин долбоебучий, получай всё, что хотел, ну а дальше сам разбирайся». и это самое пугающее, ведь мы-то, как бы нам ни казалось, мы же не знаем, что лучше для нас будет. и тем не менее, мне приятнее собственные осложнения, чем подсказки с чужой стороны. в этой ситуации, наверное, самым лучшим выходом будет просто существовать и стараться по возможно как можно сильнее загладить неприятные острые углы, но в целом давать течению себя нести, да потому что на самом деле ничего больше просто не остаётся. ещё наверное, если твои чувства никому не нужны, то это так кажется, потому что они всегда нужны тебе на данном этапе, просто нужно уметь создавать в себе конвертер, который будет преобразовывать чувства разного помола в силу, энергию, вдохновение. the next task will be.

ну да, и ещё спасибо за самую сильную возможность вырасти, этого я никогда не забуду.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра